Раненько, раненько, когда солнышко заслало веселый луч в мрачное подземелье, ведущее с дворика в квартиру Василисы, тот, выглянув, увидал в луче знамение. Оно было бесподобно в сиянии своих тридцати лет, в блеске монист на царственной екатерининской шее, в босых стройных ногах, в колышущейся упругой груди. Зубы видения сверкали, а от ресниц ложилась на щеки лиловая тень. – Brzičko, když sluníčko vyslalo veselý paprsek do temného podzemí vedoucího z dvorku do bytu Vasilisy, vzhlédl a uviděl v paprsku vidění. Bylo nádherné v lesku svých třiceti let, ve třpytu náhrdelníku na královském kateřinském krku, ve ztepilých bosých nohách, v pohupujících se pružných ňadrech. Zuby vidiny jiskřily a z řas dopadal na tváře šeříkový stín.
Тут только Турбин увидал толпу вооруженных у музея. Она колыхалась и густела. Смутно мелькнули между полами шинелей пулеметы на тротуаре. И тут кипуче забарабанил пулемет на Печерске. – Teprve tehdy Turbin spatřil u muzea ozbrojený dav. Vlnil se a houstl. Mezi kabáty na chodnících se zastřeně mihnuly kulomety.[1]
